Оперативные учения «Қалқан-2021» на полигоне «Оймаша» в Мангистауской области. Фото: КНБ РК

После решения СССР КНБ прошёл путь от преемника КГБ к органу, отвечающему за всё — от охраны границ до борьбы с коррупцией. Он пережил смену президентов, реформы, аресты лидеров и участие в крупнейшем политическом кризисе новейшей истории Казахстана — Кантаре. К чему может привести поглощение Антикора? наш сайт собрала оценки аналитиков и бывших офицеров.

С января 2022 года КНБ возглавляет генерал-лейтенант Ермек Сагимбаев. В подчинении председателя 10 заместителей — полностью обновившиеся за последние пару лет. Первый из них — Али Алтынбаев. Экономическую безопасность курирует Асхат Тулеуов, внешнюю разведку — генерал-майор Марат Жумабаев, элитный спецназ «А» — Берик Кунанбаев, Погранслужбу — Ерлан Алдажуманов. Новую службу по противодействию коррупции с 8 июля 2025 года возглавил Нуржан Кусаинов. Остальные зампреды — Бакытбек Рахымбердиев, Руслан Саркулов, Алмас Наймантаев и Канатай Далматов — распределены по территориальному и оперативному направлениям.

В числе первых, с кем мы обсудили эволюцию КНБ, — экс-глава КНБ Альнур Мусаев. По его словам, для понимания нынешних событий необходимо отмотать время к 1980-м — когда в КГБ КазССР экономическая безопасность едва сформировалась.

Альнур Мусаев — генерал-майор, экс-глава КНБ. Руководил службой экстренных ситуаций (1997–1998, 1999–2001 гг.). Был близок к зятю Назарбаева — Рахату Алиеву, с которым в начале 2000-х оказался в центре внутриполитического конфликта. После обострения противостояния в окружении президента Казахстана он эмигрировал в Австрию. В 2008 году был задержан по запросу Астаны, но австрийский суд отказался в экстрадиции, сочтя обвинения политически мотивированными. Заочно осуждён в Казахстане за госизмену и участие в заговоре. Вместе с Алиевым стал символом «раскола элит» — попытки силовиков бросить систему вызовов, дискредитации и расправы за пределами правового поля.

«Тогда КГБ захватил власть в различных структурах, ведомствах, экономике. Шло противоборство между военной контрразведкой КГБ и ГРУ Минобороны. Экономическая безопасность влезла практически во все направления. Во всех крупных предприятиях были офицеры действующего резерва, которые захватили идеологическую власть в парткомах»,вспоминает Мусаев.

Желтоксан

Поворотной точкой стал декабрь 1986 года: после подавления протестов Москва усилила контроль над Казахстаном. Это отразилось на кадровой политике КГБ Казахской ССР. Руководители предприятий всё чаще стремились не к эффективности, а к «безопасности решений» — лишь бы не попасть под подозрение. Настоящие угрозы проходили мимо — в тени рапортов о порядке.

«Молодёжь вышла с протестами и была жестоко подавлена, по существу, российскими войсками. Это были преступные действия в отношении казахской молодёжи. Ближе к 90-м КГБ Казахской ССР усилили украинцами, белорусами, россиянами. Вместе с Колбиным в Казахстан пришёл Мирошник. Потом начался обратный процесс: славяне уезжали, а на их место прибывали национальные кадры. Символический перелом произошёл в 1991 году, когда Назарбаев снял Мирошника и назначил председателем КГБ Казахской ССР Вдовина — „казахского русского“. Так началась новая история Комитета госбезопасности Казахстана».

Девяностые

Но дело не только в том, какую тогда КНБ унаследовал форму. Куда важнее — в каких условиях она закреплялась. КГБ преобразовали в Комитет национальной безопасности. Учредили правовую базу, наметили реформы. На деле ведомство столкнулось с нищетой и развалом инфраструктуры. «Крутиться» пришлось замначальника управления экономической безопасности с полковничьей должностью:

«Приходилось на личном автомобиле подрабатывать дополнительно, чтобы содержать семью, которая жила, как все. Хотя до этого у меня были большие экономические возможности — заработал значительную сумму в инвалюте во время командировки на Ближний Восток. Но к 1992 году эти деньги уже были исчерпаны: купили автомобиль, квартиру и прочее».

О чём тогда говорить, если даже высокопоставленные офицеры, обогатившиеся в зарубежных командировках, спустя пару лет вновь оказывались у плиты с вопросом: с чем на ужин макароны и будут ли они вообще? Кто-то искал выход в хозсвязях, кто-то — в гибкости морали. В этой серой зоне между нуждой и властью некоторые научились ориентироваться особенно ловко.

«Назарбаев в то время всеми силами пытался, чтобы Комитет национальной безопасности не развалился. Зарплату, несмотря на девальвацию, старались выплачивать, но денег, естественно, не хватало — инфляция была страшной».

Барлау

В отсутствие мотивации возник другой вызов — кризис идеологии, в том числе для агентуры. А вербовка и вовсе стала тупиковой задачей:

«Все направления — и агентурной деятельности, и внешней разведки, и борьбы с антисоветской агитацией, пропагандой — продолжались, а нам пришлось переориентироваться. Это превратилось в контроль за внутриполитической ситуацией. У КГБ была возможность вербовать на патриотической основе. За советскую власть, за коммунизм. А какая патриотическая основа у только что образовавшегося независимого Казахстана? За капитализм призывать и за бизнес не будешь»,

рассуждает Мусаев.

Внутри ведомства велись попытки найти замену старой системе ценностей. Ставку делали на национальное самосознание:

«Мы долго спорили с Булатом Баекеновым (глава КНБ в 1992–1993 годах — прим. авт.) по этому вопросу: коль скоро появилась независимость, определённый суверенитет — хоть и ограниченный со стороны России у Казахстана — патриотическое направление было важно в сфере национализма. Национализма как положительного идеологического направления: независимость, укрепление языка и прочее. Направление очень слабо развивалось. Люди в Казахстане в основном были русскоязычные, особенно в начале 90-х. В то время это не удалось».

По мнению экс-главы КНБ, последствия идеологического сбоя остаются актуальными до сих пор.

«КНБ должен был заниматься агентурно-оперативной деятельностью, защищать государство именно людьми. Казахскими людьми. И в этих условиях, конечно, Россия в оперативном плане побеждает — не только в Европе и Америке или ещё где-то, но на постсоветском пространстве и в Казахстане — ФСБ и соответствующие структуры — они более сильны».

Вместе с этим комитет пришёл к ещё одному парадоксальному статусу: с одной стороны — ключевой инструмент обеспечения госбезопасности, с другой — потенциальная угроза самой власти:

«Ни Министерство обороны, ни Министерство внутренних дел — во всяком случае, казахские правоохранительные и силовые структуры, кроме КНБ, в политику не лезли. Внутриполитические процессы, происходящие в стране, большие экономические вопросы — это прямая функциональная обязанность КНБ. А поскольку это напрямую связано с властью, то КНБ является в определённой степени угрозой».

В такой системе, говорит экс-глава КНБ, решающим фактором становится персональная лояльность. Именно поэтому происходит частая ротация руководства:

«Потому что засидится Мусаев, или господин Шабдарбаев (руководил КНБ в середине 2000-х — прим. авт.), или кто-то ещё — и может возникнуть проблема. И меня, и Масимова (экс-глава КНБ, осуждённый по делу о Кантаре — прим. авт.) судили за госпереворот, а Дутбаева (возглавлял службу в начале 2000-х — прим. авт.) — за другие эпизоды. Всё это свидетельствует о том, что за этой структурой авторитарной власти нужно следить очень внимательно».

Сам он не отрицает: эпизод с его участием и роль Рахата Алиева стал тем самым прецедентом, после которого власть осознала — КНБ научился жить своей жизнью.

Что до самого Алиева — его карьера тогда шла стремительно, но вовсе не по линии заслуг. С сентября 1999-го он возглавлял департамент КНБ по Алматы и Алматинской области, а затем — как и полагалось зятю президента — занял кресло первого зампреда. Путь наверх был прямой — до тех пор, пока не стал опасен самому верху.

«Руководство страны всегда боялось КНБ. Это сложилось исторически, возможно, с моей подачи или Рахата Алиева. Он был публичным человеком. Многие говорили, что он хотел стать президентом. Мы создали реальную угрозу Назарбаеву, а потом и всем остальным».

По его мнению, это наблюдается в постоянной смене приоритетов:

«Идёт постоянная смена функций. То дают разведку в структуру КНБ, то забирают. То дают коррупцию, то снова её забирают. По существу — это прямое и единственное условие безопасности».

Важно, чтобы за рутиной не размылись стратегические задачи, ради которых и существует спецслужба.

«КНБ должен заниматься коррупцией. Но совершенно другого масштаба. В международной сфере — вроде Швейцарского дела, „Казахгейта“ или операции „Сапфир“. Я считаю, что КНБ должен заниматься тремя наиболее важными вопросами: разведка, контрразведка и борьба с внутриполитическими проблемами — терроризм, коллаборационизм, сепаратизм. Остальное всё должны осуществлять соответствующие органы: Антикор, МВД, прокуратура», резюмирует Мусаев.

Центр силы, но не решений

Но говорить о современном КНБ исключительно как о наследнике советской системы — значит упускать более глубокую логику. Политолог Газиз Абишев предлагает выйти за рамки нынешних норм и взглянуть на эволюцию во всём таймлайне. 

Политический аналитик. Окончил Павлодарский педагогический институт, затем учился в Лондонском университете Королевы Марии, где получил образование в области экономики. Изучал политологию в Евразийском публичном университете имени Гумилёва. Работал аналитиком в Службе центральных коммуникаций при президенте РК и советником вице-министра по инвестициям и развитию.

«Я, конечно, не историк спецслужб, но если смотреть на становление устойчивых государств, по мере их развития у всех появляется потребность в универсальном органе, который поддерживает государственность. Специалисты по всем вопросам — от тайной канцелярии Российской империи до императорских советников в традиционном Китае».

При этом закрытость — решение повсеместное, а перекрытие задач вполне практикуемо:

«К примеру, разведывательное сообщество США насчитывает более 20 служб. Но Федеральное бюро расследований занимается и контрразведкой, и борьбой с терроризмом, и с нарушениями, и с коррупцией одновременно. Функционал ФБР пересекается с функционалом ЦРУ, разведуправления Минобороны США, Агентства нацбезопасности, внутренней безопасности. Поэтому существует директор ЦРУ, который контролирует разведывательную часть всех ведомств и генпрокурор — соответствующую часть».

Казахстанский аналог такой координации — Совет безопасности. Поэтому, по мнению аналитика, слияние с Антикором лишь упрощает вертикаль:

«Если бы сейчас разведка, контрразведка и другие направления у нас были разложены по отдельным ведомствам, информация всё равно бы стекалась в Совет безопасности, а тот клал бы справки на стол главе государства. Так они всегда находятся, грубо говоря, в одном кармане одежды государства. А вот „лежат“ ли они в отдельных футлярах, или нет — не думаю, что это принципиально».

Что касается роли КНБ в Январских событиях, аналитик подчёркивает:

«Это не был заговор спецслужб, как, допустим, Каддафи во главе группы офицеров. Большая часть силовых органов осталась верна конституционному строю. Государственное обвинение назвало в качестве причастных — политических назначенцев в КНБ — Карима Масимова и его соратников. Потому я не думаю, что это была системная институциональная попытка переворота. Там большая часть офицеров верно служит долгу, как их учат тому в академиях.

Концентрация сфер в одном ведомстве — скорее бюрократический тренд:

«Внутри КНБ все службы сохраняют высокий уровень автономности. Мир спецслужб полон профессиональной паранойи — они не пересекаются и функционируют как отдельные органы, просто под единым политическим руководством председателя».

И логика здесь прагматична:

«Делается это, наверное, потому что президент считает, что через одного председателя намного эффективнее управлять, будет меньше конкуренции и меньше политических игрищ между руководителями разных служб. То, что мы сейчас видим, уже не первый раз. Каждая отдельная служба продолжит работать, как и работала»,
заключает Абишев.

Честь? Доблесть? Отечество

Иной раз трудно упрекнуть в пессимизме того, кто сам прошёл через систему, служил ей по уставу — и в конце концов увидел, как слова расходятся с практикой. Когда спецслужба годами подтачивала доверие к себе — вмешательством в бизнес, преследованиями и молчанием в решающие моменты — критика звучит не как обвинение, а как горький, обоснованный приговор. Таким голосом звучит и военный эксперт Даулет Жумабеков.

Подполковник, юрист. Выпускник Рижского высшего военного авиационно-инженерного училища, служил в Главном штабе сил воздушной обороны РК. Ушёл в запас в 2007 году и получил юридическое образование. Правозащитник: организовал движение в поддержку прав увольняемых офицеров.

«Это приведёт к распылению внимания сотрудников КНБ, к их отвлечению от более острых и непосредственных угроз национальной безопасности. Тем более что был подобный опыт, когда сотрудники КНБ расследовали экономические и коррупционные преступления. Ни к чему хорошему это не привело: были случаи возбуждения уголовных дел против бизнесменов по надуманным предлогам и вымогательства у них денег со стороны сотрудников комитета».

За расширением полномочий стоит провал альтернативных институтов.

«К сожалению, в нашем государстве это стало плохой традицией: те органы, которые должны бороться с коррупцией, в итоге её же и возглавляют. Как это раньше произошло со следователями МВД и КНБ, которые были замешаны в коррупционных преступлениях, а затем — с должностными лицами финпола».

И добавляет, о неэффективности знает не понаслышке: 

«Когда власть видит, что всё сгнило до основания, эту функцию передают следующей структуре. Я сам, как заявитель, сталкивался с работой и сотрудников финпола, и сотрудников Антикора. И, хотя я предоставил все доказательства, привлечь к ответственности виновных мне так и не удалось».

По его оценке, объединение радикально меняет политический баланс:

«Несомненно, это усилит влияние КНБ и его руководителя в государстве. У них появится дополнительный рычаг давления на тех, кто с ними не согласен, в том числе — на высших должностных лиц».

В его оптике январские события 2022 года — это симптом уязвимости.

«Кантар никак не может быть показателем „силы“ или „могущества“ КНБ. Ведь если бы „сильный“ КНБ стоял на стороне президента, никакого Кантара не произошло бы. А если бы „сильный и могущественный“ КНБ устроил переворот — эта попытка, скорее всего, была бы успешной».

Формально новые полномочия можно прочесть как доверие. С одной лишь оговоркой:

«Наделение дополнительными полномочиями — это всегда признак доверия. Видимо, после проведённых с января 2022 года кадровых перестановок президент считает, что повторение Кантара сейчас невозможно. Что касается борьбы с коррупцией, не считаю, что повторная передача этих функций КНБ будет успешной. Опасаюсь повторения прежней практики. Скорее всего, в ближайшее время у некоторых сотрудников КНБ резко увеличится благосостояние».

Масштаб диктует форму

А если не прибегать к бинарной логике? Политолог Фархад Касенов считает — само размышление в таком ключе — не эффективно в оценке таких сложных и многофакторных процессов.

Политолог, медиаэксперт. Возглавляет исследовательский центр A+Analytics.

«Да, есть мнение экспертов, что КНБ превращается в громоздкую структуру, отвечающую за множество направлений — от внешней разведки до охраны границ. Но при этом стоит учитывать и демографический аспект: у нас не самая большая страна — всего 20 млн человек. Создание отдельных спецведомств может оказаться неэффективным — иногда проще и целесообразнее объединить функции в рамках одного института».

Переход к иной административной культуре напоминает замену корпуса, но внутри всё ещё тикает прежняя сборка. А если обслуживают специалисты, воспитанные в прежней логике? Где в таком случае точка отсчёта?

«До сих пор, образно говоря, в кабинетах некоторых офицеров висит портрет Дзержинского, а не Алихана Букейхана. Мы сталкиваемся с классическим вызовом: как формировать новые институты, если профессионалы — это выходцы из старой системы? Так было в Германии после Второй мировой. Так и у нас. Беларусь, например, сохранила само название КГБ — и саму логику его работы. Надеюсь, у нас иная траектория».

Иногда механизм выстраивается в процессе работы:

«Всё это происходило за закрытыми дверями. Мы видим только то, что просачивается в публичное пространство. Похоже, внутри ведомства идёт постоянная перенастройка — мелкие, но непрерывные изменения. Их не видно, но они есть».

Но даже при логичной архитектуре многое упирается в наполнение:

«Сравнение с ФБР или DGSI Франции — не совсем корректно. Это страны иного масштаба. У них больше ресурсов, выше кадровый резерв. Уместный пример — скандинавские страны. В той же Финляндии службы безопасности тоже совмещают широкий спектр задач. Это не ослабляет аналитику или разведку. Вопрос не в структуре, а в кадрах. А проблема не в организационной схеме. Она в селекции: условия оплаты, отношение к профессиональному росту.

Если бы мы с университетской скамьи рекрутировали лучших, создавали кадровые лифты, правильно оценивали труд аналитиков — результат был бы иным. Но пока мы этого не видим. Частный сектор предлагает аналитикам больше. А это — отток».

Будущее КНБ аналитик связывает с международным опытом:

«Нам нужна полноценная концепция национальной безопасности — не в советской логике, а с учётом западного, турецкого опыта. Важно расширить сотрудничество в сфере безопасности: с США, Китаем, Турцией, Францией. Это нормальная практика — и это путь к современному, прозрачному и профессиональному КНБ».

Даже у такого центра может не быть рычагов:

«Если говорить о каких-то особом значении в сфере безопасности, то КНБ является ключевым актором. Он даёт аналитику, создаёт сценарии, выявляет угрозы. КНБ даёт рекомендации. Центр принятия решений всё равно находится в администрации президента». 

Ключевая же проблема в другом:

«Отсутствие отлаженного взаимодействия между профессиональной экспертизой и гражданским управлением. Это системный сбой — не только в Казахстане».

Аналитик предлагает отойти и от упрощённой трактовки роли КНБ в Кантаре:

«Мы не знаем, что происходило внутри — информация закрыта. Оценивать объективно нельзя. Кто-то трактует это как провал. Кто-то — как саботаж. Но более корректно говорить о подотчётности. Подотчётность и независимый контроль — основа профилактики кризисов такого масштаба».

Касенов также обращается к международной практике:

«В США, к примеру, есть сенатская комиссия по надзору за спецслужбами. Она получает отчётность, бюджеты, программы. У нас — что-то подобное существует, но нуждается в проработке. Если бы такая система работала чётко, возможно, мы избежали бы ситуации, когда руководитель службы безопасности страны оказался одним из ключевых фигурантов события».

Вне экспертной оценки

Чтобы система заработала, как часы — завелась по-настоящему, без подкрутки, — ей предстоит пройти не один полный оборот. И, возможно, не в одном поколении. Но всё это будет происходить в стране, где нефть и руду делят между собой немногие, пока миллионы едва сводят концы с концами. В таких условиях говорить о безопасности можно лишь в единственном числе — как о чьей-то частной, но никак не общей.

Говоря о коррупции, национальная безопасность — это не контроль за границей и не слежка за недовольными. Это право людей жить без страха, что завтра у них отнимут свет, тепло или работу. Пока же — с затянутыми гайками — всё это больше похоже на таймер: не механизм безопасности, а отсчёт потерь. Каждая секунда на нём — это чья-то неосуществлённая мечта, талант, которому не дали шанса. И жизнь, прожитая в нищете.

Читайте также: