Не раскрылся парашют. В одиночестве агонизировал в санчасти. Стрелял себе в голову из автомата. Погиб. Получил тяжёлую инвалидность. Родители солдат обратились в наш сайт с просьбой обнародовать трагические истории их детей. Про Ербаяна Мухтара знает вся страна, но и при этом его юрист регулярно заявляет о том, что расследование по делу продвигается с трудом. У родителей срочников и курсантов, про которых мы рассказываем в публикации, и вовсе нет надежды, что виновные будут наказаны.

Осенью депутат мажилиса Нартай Сарсенгалиев озвучил страшные цифры, полученные в военной прокуратуре. На тот момент статистика насчитала 270 военнослужащих, погибших в Казахстане за последние три года. Из них 86 человек якобы покончили жизнь самоубийством, ещё 20 попытались сделать это. И эти цифры стремительно растут.

Мы выслушали около десятка несчастных матерей и невольно выявили некий алгоритм «заметания следов», которым руководствуются все военные части, где происходят трагедии:

• обязательно удалить все записи с видеокамер;
• вычистить место происшествия до приезда родных;
• «потерять» вещи погибшего;
• в медицинской экспертизе обследования тела все синяки и гематомы назвать трупными пятнами;
• серьёзные проблемы со здоровьем, возникшие у солдат из-за побоев, военные могут прикрывать мнимыми диагнозами. 

Родителям пострадавших в армии солдат очень сложно добиться справедливости. Часто юристы и адвокаты отказываются браться за такие дела даже за большие деньги, понимая, как тяжело бороться с непробиваемой военной махиной.

Осталось 14 дней. Я приеду. Всё будет хорошо

Женис Ахметжан — срочник из Кокшетау. Умер 14 октября 2024 в Приозёрске в военной части № 06708. Якобы застрелился из автомата. Незадолго до этого он позвонил своим друзьям с просьбой помочь приготовить сюрприз для мамы к его возвращению: «Я приеду, купите цветы для мамы. Хочу ей подарить». Просил встретить его на вокзале. Ведь служить парню оставалось считанные дни. Уже даже был куплен билет домой.

Гульдана Ахметжанова, мама Жениса, на протяжении всей нашей беседы плакала. Накануне его смерти 13 октября она общалась с сыном по видеозвонку. 

«Он позвонил около пяти часов вечера. Говорил: «Мама, скоро вернусь, осталось всего 14 дней». Я ответила: «Да, сынок, всё будет хорошо». После этого он добавил: «Ладно, мама, я на дежурстве. Может быть проверка». Обещал позвонить позже, но вместо этого написал сообщение: «Осталось 14 дней. Скоро буду дома. У нас всё будет хорошо». Эти его сообщения у меня сохранились», сказала она. 

Но в три часа ночи Гульдану разбудил звонок. Голос в трубке сообщил: «Мы потеряли Жениса». Некий майор Абдрахманов заявил, что солдат покончил собой — застрелился из автомата Калашникова. 

Мать солдата не поверила в версию суицида. О каком самоубийстве может идти речь, если несколько часов назад он делился с ней оптимистичными планами на будущее. 

«Я попросила их ничего не трогать: «Не прикасайтесь к нему, я скоро приеду». Сразу отправилась в дорогу».

Из Кокшетау на такси Гульдана добралась до Астаны. Там её встретила военная машина, которая отвезла в военную часть в город Балхаш. По её словам, военные тянули время — в Приозёрск, где случилась трагедия, доехали только к вечеру, когда уже стемнело. В это время её сына уже везли в морг города Балхаша. 

«Мы провели в Балхаше около трёх часов, но я настаивала, чтобы меня отвезли на место, где всё произошло, чтобы увидеть всё своими глазами. Они согласились, но привезли меня туда только в темноте, когда уже ничего нельзя было рассмотреть. Всё было убрано, никакой информации мне не дали, только показали место, где погиб сын».

Гульдана сказала, что в части не осталось личных вещей Жениса. Ей показали лишь его пустой шкаф. А когда она потребовала его новую форму, купленную недавно, ей почему-то дали чужую.

Сына ей сначала отказывались показывать, но после скандала всё-таки отвезли в морг, где она увидела окровавленное тело. Позже те, кто перед похоронами совершал омовение Жениса, рассказали Гульдане, что у него, помимо множественных синяков, были царапины на спине. Все телесные повреждения зафиксированы на фото.

Ещё до отъезда женщины из Балхаша в соцсетях появилась информация о том, что её сын совершил самоубийство «из-за семейных проблем».

«Я сразу обратилась к военным с вопросом: «Почему вы так написали? Он был моим единственным ребёнком. У нас никогда с ним не было разногласий. Я ждала его возвращения с нетерпением, готовилась к празднику». После этого публикации удалили», со слезами рассказала женщина. 

Сейчас по делу Жениса идёт расследование по части 1 статьи 105 Уголовного кодекса («Доведение до самоубийства»). Гульдана считает, что есть множество деталей, на которые следствие обязано обратить внимание. Камеры наблюдения именно в ту ночь, когда погиб Женис, конечно, не работали, как и сигнализация. На фотографии с места трагедии женщина, не будучи специалистом по следствию, увидела много странностей. Например, стена угла, где якобы нашли тело сына в сидячем положении, совсем не запятнана кровью.

Также странно, что аж 23 солдата в тот день ушли в увольнение. На дежурстве остались восемь человек, из которых никто якобы не слышал выстрелов из-за непогоды.

«Когда я пыталась поговорить с солдатами, они молчали, потому что рядом были сержанты и офицеры. Следователь, ведущий дело, не позволил мне поговорить с сослуживцами сына», сказала Гульдана. 

Кроме того, в последние недели Женис постоянно просил перевести ему деньги. Суммы были небольшие, но, как оказалось, с такой просьбой он обращался ко всем знакомым и друзьям.

Что немаловажно, в Приозёрск он перевёлся буквально за месяц до смерти из-за конфликта с офицером. До этого солдат служил в военной части в Майкудуке в Караганде. 

«Сына перевели из Майкудука без объяснения причин, причём отправили одного. 13 октября сообщили, что он застрелился, а 14 октября тот офицер, который мог бы дать пояснения, внезапно ушёл в отпуск. Подробностей конфликта никто не раскрывает. На мой вопрос, почему его перевели, мне лишь отвечают, что сын просил ничего не рассказывать».

Недавно прошло 40 дней со дня смерти Жениса. Гульдана за это время обила пороги всех военных ведомств как с требованиями, так и с просьбами непредвзятого и тщательного расследования смерти единственного сына, которого она растила одна. 

«Прошло 40 дней. Никто не принёс извинений, никто даже не поинтересовался, как я себя чувствую. Ходила в прокуратуру и к министру, обошла их всех, прося справедливого расследования, проверки. Когда выхожу на улицу и вижу детей, плачу. Думаю, вот бы сын был жив… Я растила его одна. Он был спортсменом, занимался боксом, выигрывал медали и грамоты. Участвовал в олимпиадах. Я пойду до конца. Даже если моего сына не вернуть, я добьюсь справедливости. Его убили… Тот, кто это сделал, должен быть наказан».

«Мама, кто в меня стрелял?»

Похожая ситуация в 2022 году произошла с Уланом Мусаевым в военном колледже имени Шокана Уалиханова в Щучинске. Он получил огнестрельное ранение в голову, но парень чудом выжил. Сейчас у него инвалидность: он не может передвигаться самостоятельно, говорит с трудом, почти ничего не помнит и не запоминает. Государство ничем не помогает Гульмире. У женщины нет возможности обеспечить сыну реабилитацию. 

К тому, же женщина не может добиться справедливости. Ведь она не верит, что сын стрелял в себя сам. Следователи открыто иронизируют: говорят, что ждут, когда Улан сможет всё вспомнить и всё расскажет.

Улан с детства мечтал о карьере военного. Гульмира Мукажанова растила сына одна. В 2021 году он поступил в военный колледж Минобороны в городе Щучинске. Поначалу всё было замечательно. Учился, сдавал сессию, приезжал на каникулы. Но уже к концу первого учебного года сын начал часто просить деньги. 

«Он спрашивал у меня деньги: мам, скинь 20 000. Я сказала: зачем тебе деньги? Он ответил: мы поедем на полигон. У командира взвода будет день рождения. Будем его отмечать», вспоминала женщина.

В июле Улан должен был приехать на каникулы домой. Но из-за того, что не смог сдать норматив по бегу, пришлось задержаться до начала августа. 

«29 июля он должен был приехать домой на электричке. Я ждала его. Через несколько часов позвонил с чужого номера, сказал, что не сдал физнорматив по бегу. Это была пятница. Я сказала, примут ли они этот норматив в субботу? Он ответил: да. Но выяснилось, что на выходные никого из преподавателей не осталось. Отложили на понедельник. Мой сын и ещё трое ребят все выходные убирали территорию. А потом этот командир взвода, Сайран, им, оказывается, сказал: из-за вас меня в отпуск не отпустили, теперь вы тоже каникул лишитесь, я вам покажу!»

1 августа сын снова позвонил Гульмире с просьбой выслать 10 тысяч «на зачёт». 

«Я в итоге согласилась, сказала: ладно, номер скидывай. И он отправил мне номер, куда я перевела деньги. Оказывается, я отправила деньги майору, который работал в этом кадетском колледже. Я, естественно, чек сохранила. Помню, спросила у сына, один ли он так получал зачёт. Он сказал: нет, мы все по 10 тысяч скидываем ему, а он зачёт поставит и отпустит домой».

Вечером Улан ещё раз позвонил и попросил денег. На этот раз — на дорогу домой себе и другу. По словам Гульмиры, все оставшиеся дни каникул он был без настроения, но активно тренировался, чтобы больше проблем с нормативами не было. 

29 августа 2022 года Гульмира отправила сына на учёбу. А 30-го ей сообщили, что он пытался покончить с собой, выстрелив в голову из автомата. 

«В 13:00 днём я проводила его на поезд, вечером в 17.00 майор написал по WhatsApp: «Все дети прибыли, всё нормально, не переживайте». У Улана телефона не было. На следующий день его поставили в караул, на вышку. Мой сын в час ночи заступал в наряд. Потом утром в 6.30 он всё ещё был в наряде. И в 7:40, оказывается, он якобы выстрелил себе в голову из автомата. Это их версия. Мне позвонили примерно в девять утра, сказали: ваш сын в тяжёлом состоянии, приезжайте», вспоминает Гульмира.

Она сразу же выехала в Щучинск. В полдень уже добралась до кадетского колледжа. Ей показали место происшествия. 

«Я им сказала, что хочу посмотреть, где всё произошло. Там была лужа крови. Но на снимках, которые отправили на экспертизу, зафиксировали всего несколько капель. Почему они так делают, я не пойму», недоумевает женщина.

По словам Гульмиры, когда Улан поступил с ранением в больницу, врачи не задокументировали другие телесные повреждения, которые у него были. 

«Когда он якобы застрелился, военные вызвали скорую. Врачи неотложки должны были проверить, есть ли у него телесные повреждения. Они этого не сделали. Такой записи врача нет. Зафиксировали только рану в голове, а то, что на теле были побои, нигде не отметили. Были синяки на спине и на ногах»,заявила мать солдата.

Гульмира утверждает: она видела ссадины на теле сына на второй день после трагедии, когда его везли на компьютерную томографию, но она не зафиксировала их.

«Его везли через первый этаж, и я там его увидела. Потихонечку открыла покрывало и увидела синяки. Пятого августа мы забрали его из Щучинска в Астану, тогда я снова убедилась, что у него на теле было много синяков. Но в тот момент мне было не до этого»,сказала она. 

Дело Улана военные следователи сначала квалифицировали как попытку суицида и закрыли. Но Гульмира не могла с этим смириться. Она уверена, что сын не собирался себя убивать. И ссылается женщина вовсе не на материнскую интуицию, а на явные нестыковки, которых в деле, по её словам, очень много. 

• Во-первых, военные — свидетели происшествия — путались в показаниях, когда рассказывали о том, что произошло. Сначала матери курсанта сказали, что он стрелял себе в затылок, а оказалось, что выстрел был в висок. 
• Во-вторых, испорчена запись с видеокамеры именно в тот момент, когда Улан якобы пытался себя убить. Хотя есть люди, которые могут подтвердить, что в тот момент все камеры работали.
• В-третьих, очень много вопросов по автомату, из которого был выстрел в голову солдата: он аккуратно стоял в углу (после того как Улан совершил себе выстрел в висок?), на оружии не обнаружили отпечатков пальцев, и вообще, экспертиза доподлинно не установила, из этого ли автомата был произведён выстрел. 

После многочисленных жалоб Гульмиры во все государственные органы в конце октября дело возобновили и расследуют по 105 статье («Доведение до самоубийства»). Следствие продвигается со крипом. 

«Больше двух лет я не могу добиться справедливости. Дело то закрывают, то вновь открывают. Следствие не продвигается. Следователь Искаков сказал мне: нет никаких фактов, доказывающих, что это была не попытка суицида, видеозаписи нет. Вот пусть Улан придёт в себя, всё вспомнит, мы у него и спросим. Вот так, можно сказать, поиздевался он над нами», сказала Гульмира.

 

Слова следователя действительно звучат как злая насмешка, ведь после ранения Улан так и не восстановился. А Минобороны и государство никак не помогают бывшему кадету. Ему требуется постоянная реабилитация, но государственные больницы отказываются принимать Улана, а лечить сына в частных клиниках у Гульмиры возможности нет. 

«Я постоянно прошу Минобороны, чтобы они помогли. Состояние у сына средней тяжести. С двух сторон на голове у него нет костей. У него нарушена речь и зрение, видит только силуэты. Рада, хоть слышит хорошо. По голосу узнаёт. В основном он просто лежит. У него постоянно болит голова. Самостоятельно сидеть не может. Я включаю ему фильмы, он слушает. Может поднимать правую руку. Ему нужна постоянная реабилитация», поделилась Гульмира.

К тому же  Улану необходима сложная операция на мозге — вместо отсутствующих черепных костей нужно установить пластины. Гульмира говорит, что нейрохирургический центр отказался помочь. Это очень сложная дорогая операция, после которой также потребуются восстановительные процедуры. 

«Я им отдала здорового сына, мечтающего стать офицером. А сейчас они не хотят даже помочь с его лечением, не говоря уже о том, чтобы обеспечить справедливое расследование»,  негодует мать. 

А недавно, говорит, сын спросил её: «Мама, кто в меня стрелял?»

Почки продам, но добьюсь правды

Отец солдата Амира Байтурганова, умершего год назад в Жаркенте в воинской части 74261, тоже утверждает, что его сын ушёл в армию абсолютно здоровым. А умер он 21 декабря 2023 года якобы от менингита. Мурат Байтурганов настроен решительно. Он уверен, что сына можно было спасти. И конкретные люди, виновные в его смерти, должны за это ответить по всей строгости закона.

«Когда сын призывался, он прошёл три медицинские комиссии, которые подтвердили, что он был абсолютно здоровым. До этого он учился в военно-технической школе в Караганде. Там тоже прошёл медкомиссию с таким же вердиктом. После распределения он попал в город Жаркент», начал свой рассказ отец солдата. 

По его словам, 6 декабря 2023 года у Амира впервые начали проявляться признаки болезни почек. Именно тогда он обратился в санчасть с болями. Через три дня срочника отвезли в гражданскую районную поликлинику. Там врачи поставили диагноз — двусторонний пиелонефрит (воспалительное заболевание почек). После непродолжительного лечения Амира вернули в санчасть. 

«Вместо того чтобы дать ему полноценное медицинское лечение, его продержали всего три дня. То есть он не получил полноценного лечения, которое должно было продолжаться хотя бы 7–10 дней. Из-за того, что должен был приехать полковник (открывали новую казарму), всех выгнали из санчасти, чтобы не портить показатели. И мой парень, не долечившись, на следующий день отправился на полигон на стрельбище», рассказал отец солдата. 

Он подозревает, что его сына били по почкам. Но Амир не говорил об этом, он жаловался только на режущие боли. 20-го декабря в 11 часов дня молодому человеку стало совсем плохо. С температурой 40 градусов его доставили в санчасть. 

Это был будний день — четверг, но фельдшера не было. До позднего вечера он давал все указания по телефону. 

«Хочу сделать упор именно на том, что фельдшер, который должен был выполнять свои обязанности, в тот день проигнорировал их полностью. По телефону он сказал, чтобы сыну сказал дали димедрол и анальгин. И всё на этом. Представьте, с 11 часов дня температуру 40 градусов лечили лишь димедролом. Он должен был сразу по договору с местной районной больницей отвезти его туда. В 300 километрах у них есть военный госпиталь. Но они ничего не сделали», говорит Мурат. 

В девять часов вечера, когда у Амира температура уже зашкаливала за 41, фельдшер приехал в часть. Вместо того чтобы вызвать скорую помощь, он почти три часа потратил на поиск машины. Когда Амира привезли в больницу, он впал в кому, а ещё через час умер. 

«Они испугались, что он в таком тяжёлом уже состоянии был, и втихаря на частной своей машине отвезли в 23:45 в больницу. Вы представляете, довели моего ребёнка до такого состояния, не оказав медицинской помощи. Это уже настоящая халатность. Там была медсестра, которая даже не записала в журнал признаки инфекционного заболевания, не замеряла температуру. Командир части не пришёл, не посмотрел. Начальник медицинской службы отсутствовал на рабочем месте. Просто бросили человека в таком тяжёлом состоянии. Хоть бы нам, родителям сообщили. Да я бы там кого-нибудь попросил, хотя бы лекарства принести нормальные от температуры, купили бы. Ему не давали позвонить».

Амир умер в два часа ночи. Позже врачи и медсёстры расскажут его отцу, что парня привезли в больницу уже агонизирующего, всего в крови — от высокой температуры у него полопались сосуды. Родителям военные сообщили о смерти сына «по естественным причинам» лишь в восемь часов утра. 

В районной больнице, где умер солдат, нет штатного патологоанатома, эксперт, который дал предварительное заключение о смерти, не дождался результатов анализа и написал в справке, что причиной смерти стал менингит. Этот диагноз опровергли несколько экспертиз, но следствие, опираясь на эту справку, настаивает, что Амир умер от менингита. Сам эксперт, давший неверное заключение, почему-то тогда же сразу уволился и следствие якобы не может его найти.

«Также оставил пост замполит части, представляете? Прямо сразу перевёлся в другую часть. А именно он был дежурным в тот день. Получается, они что-то скрывают». 

Что ещё очень важно, официально следствие говорит, что у Амира не было телесных повреждений. Но Мурат своими глазами видел ссадины на теле сына. 

«Нам сказали, что телесных повреждений нет. Когда я поехал на вскрытие, а у меня в тот день, сами понимаете, от слёз глаза были закрыты, но я увидел, что у него вся спина была чёрная от синяков»,  заявил отец солдата. 

Сначала дело Амира расследовали по 99 ст. Уголовного кодекса («Убийство»), но потом переквалифицировали на 317 («Ненадлежащее выполнение профессиональных обязанностей медицинским работником»). Но сейчас, по словам Мурата, и фельдшера хотят увести от ответственности и закрыть дело. 

«А кто ответит мне за сына? Хотят просто дисциплинаркой отделаться. Нет человека, всё, нет дела. Сейчас военно-следственное управление говорит, что трудно будет доказать, что фельдшер виновен. Что сын якобы сам заболел. Но я на этом не остановлюсь. У меня остались патологоанатомические материалы, с которыми я, если понадобится, поеду в Россию, в Турцию, куда угодно, чтобы исследовать и доказать, что менингита не было. Я сам почки свои продам, но добьюсь правды. Если сейчас дело закроют, это вообще будет нонсенс. Пацан умер по их вине, не уберегли, не оказали медицинскую помощь. А я должен смириться с этим? Никогда в жизни! Пусть отвечают», сказал мужчина. 

Мурат также уверяет, что записи с видеокамер военной части того дня, когда потеряли Амира, механически затёрты: 

«Видеонаблюдение с камер именно 20 декабря были стёрты. Механическим путём. Кто-то специально стёр. Вот нет записи. Даже в санчасти есть камера. Но и с неё все записи исчезли». 

Амир с детства готовил себя к военной карьере. Учился в кадетском классе, мечтал работать в Комитете нацбезопасности. Он был крепким, спортивным и целеустремлённым парнем. 

Самое страшное: врачи сказали Мурату, что его сына можно было спасти. Если бы его привезли на несколько часов раньше. 

Я хочу, чтобы моего сына вылечили, ведь он ушёл служить абсолютно здоровым

В редакцию обратилась мать ещё одного солдата. Её сын тоже столкнулся с болезнью в армии. В этой истории имена мы указывать не будем. Срочник начал службу в Нацгвардии совсем недавно — летом этого года его определили в военную часть 5547 в Кызылорде. Женщина рассказала, что отправляла сына на службу полностью здоровым. В этом она уверена, так как сама врач. Сейчас она требует от Министерства внутренних дел обеспечить парню полноценное лечение.

По её словам, после ударов в пах, полученных от офицера, у срочника начались проблемы с мочеиспускательным каналом. Сам парень ничего матери не рассказывал. Она узнала, что её сын болеет, от родителей сослуживцев сына. 

«Естественно, я выехала в Кызылорду. На мои вопросы, были ли удары, сын отвечал: нет, не было, так как он находился на их территории. Сына по моему настоянию госпитализировали в больницу в Кызылорде, откуда после семидневного курса лечения его выписали», сообщила женщина. 

Оказалось, что солдата не долечили. В это время мать срочника по его просьбе через E-Otinish организовала его перевод в другую воинскую часть в Шымкент. На удивление процедуру оформили очень быстро, и парня отправили в Шымкент. Там у него воспаление снова обострилось. 

«Когда я связалась с начальником уже шымкентской медсанчасти, он голосовым сообщением сказал мне, что, оказывается, у сына был удар в пах. И именно он мог привести к таким последствиям».

Несмотря на то, что мать солдата вовремя забила тревогу, лечение затянулось на месяцы. Женщина уверена, что его неправильно лечили, что, возможно, и привело к осложнениям. Почти полгода парню не ставят диагноз, потому что военные не хотят признавать травмы, нанесённые офицером. Разные гражданские врачи отказывались обследовать его и давать свои заключения.

Сейчас открыто уголовное дело. По ходатайству матери её признали представителем сына. Но офицер, который, по её мнению, неоднократно бил её сына в пах, угрожал ей судом. По его версии, когда парень якобы уходил в увольнение, он встречался с женщинами лёгкого поведения, от которых заразился инфекцией. 

Солдата обследовали в Институте урологии в Алматы. Диагнозы офицера не подтвердились, как и другие урологические проблемы. Сейчас срочник лежит в военном госпитале. Проблемы с мочеиспусканием не решены. Болезнь официально так и не определена. 

«Сейчас у сына проблемы. Он без таблеток не может нормально ходить в туалет, постоянное ощущение, что мочевой пузырь не опорожнён. Он психологически подавлен. С августа ему лепили разные диагнозы, и все неверные. У него всё развилось от ударов», рассказала мать солдата. 

Она считает, что её сына лечат неправильно.

«Я хочу, чтобы моего сына вылечили. Он был спортсменом, профессионально занимался баскетболом. Он пошёл в армию добровольно, мечтал служить в Нацгвардии. Никогда никаких проблем со здоровьем не было у него. От бессилия вынуждена обратиться к вам. Помогите мне, пожалуйста. На протяжении долгих месяцев моя семья потеряла покой. У меня дома ещё несовершеннолетние дети и муж с инвалидностью. Но сейчас всё внимание и время я вынуждена направлять на дело сына, которого отдала на службу здоровым».

«Несчастный случай»: не раскрылся парашют 

То, что случилось 18 января 2022 года в воинской части 68665, военные назвали просто несчастным случаем. Во время показательных прыжков у солдата Жохангира Сайлаубекова не раскрылся парашют. Парень разбился насмерть с высоты 800 метров. 

«Позвонили в 10 утра 18 января, сказали: произошло ЧП, при прыжке с парашютом у вашего сына он не раскрылся. Восемь месяцев длилось следствие. В итоге следователь сообщил нам, что это был несчастный случай, и дело закрыл», поделилась мать Жохангира Гульден. 

Она рассказала, что злосчастный парашют отправили на экспертизу, которая не смогла определить, по каким причинам он не раскрылся. До этого парашютом пользовались 55 раз. Его неоднократно ремонтировали. И на 56-й он не сработал. 

Возможно, родители Жохангира согласились бы со следователем и поверили, что сыну просто не повезло, если бы не одно «но». До рокового прыжка во время пандемии два года парашютами никто не пользовался. Они пылились, мокли, просто лежали на складе. За условиями их хранения никто не следил. А перед использованием почему-то никто не испытывал их на прочность. Мальчишкам просто раздали снаряжение, дали приказ самостоятельно сложить парашюты и отправили их на прыжки. 

«Есть же специальные ответственные командиры, которые должны были всё проверить. Не мешки же с самолёта сбрасывали. Несколько лет во время пандемии коронавируса и после неё эти парашюты были в этих складах. Мы видели фотографии этих складов. Там крыша протекала. Температурный режим не соблюдали. А это всё влияет на парашют. Они должны были проверить их на прочность. В реальных условиях нужно было их проверить, с высоты 800 метров с грузом, посмотреть, сработают они или нет. Такой проверки не было», негодует мать Жохангира. 

Её супруг Мартбек пояснил, что в парашюте есть такие резиновые составляющие — соты, которые держат стропы, они и порвались, из-за чего не раскрылся спасательный купол их сына. Эти соты могли рассохнуться от неправильного хранения. По мнению следствия, экспертиза не может ответить на вопрос, почему соты повредились. 

«На соты экспертизы нет. Якобы никак не проверить, почему они порвались, сказали нам. Дело замяли. Старый парашют использовали после долгого перерыва без надлежащей проверки. Это очень грубая ошибка. Мы доверили им своего сына. А они так безответственно отнеслись к его жизни», говорит Гульден.

Недавно родители солдата добились возобновления следствия.  

Гульден рассказала, что командир части сказал ей как-то: «Ваш сын сложил голову за нас». Она не поняла, что он имел в виду: значит ли это, что после смерти Жохангира парашюты перед прыжками стали проверять тщательнее? 

Жохангир был старшим из семи сыновей, жизнерадостным и добрым парнем. В семье всегда считали, что все мальчишки должны отслужить в армии. Он сам пошёл в военкомат. Служба шла хорошо. Оставалось пять месяцев до её окончания. 

Тему армии наш сайт освещает постоянно. Наша редакция первой рассказала историю Ербаяна Мухтара. Также мы писали про Алмаса Шахимова, его мама до сих пор отчаянно борется, чтобы смерть её сына расследовали всесторонне. Недавно наши журналисты поведали о том, как парень потерял в армии ментальное здоровье.

На все запросы из Министерства обороны и Министерства внутренних дел мы получаем одинаковые ответы: расследование ведётся, помощь родителям оказывают и так далее. Но почему же тогда родители солдат, с которыми произошли трагические ситуации, не могут добиться честных и открытых расследований, которые привели бы справедливому суду?